**

[lilyV]

Спасибо Галине за перевод )) (*взято из группы Джо в Вконтакте)

www.billdawers.com/2012/12/31/an-interview-with...

Неопубликованное интервью Джонатана Рис Майерса 2000 года, Bill Dawers.
(*перевод Галины Немченко )

Когда я обратился к агенту Рис Майерса, она сказала мне, что молодой ирландский актер находится в это время в США, поэтому она легко может устроить телефонное интервью. Но он не перезвонил ни мне, ни агенту, (забыл сейчас ее имя) и, вернувшись в Великобританию, он также не связался со мной. В какой-то момент друг актера, Кристофер Крофтс, присоединился к беседе, и стало ясно, что Рис Майерс на самом деле просто не хотел давать телефонное интервью – но будет готов поговорить со мной лично.
Я предложил Джозефу, сделать интервью в Лондоне. Удивительно, но поездка удалась, и приблизительно неделю спустя – в начале декабря 2000 – я прилетел ночным рейсом в Хитроу и попозже следующим утром встретился с Рис Майерсом в Клубе Groucho.
Но кое-что было непредсказуемо, в отсутствие строго графика выхода статей, мое интервью не было опубликовано. А у нас было даже несколько великолепных фотографий, сделанных в Лондоне.
Недавно, разбирая рукописную расшифровку той стенограммы нашей долгой беседы в тот холодный день в Лондоне, я подумал, что пришла очередь того неопубликованного интервью с Джонатаном Рис Майерсом.
Джонатану Рис Майерсу было всего 23 года, когда проводилось это интервью, но он уже провел замечательную жизнь. После того, как прошло его жесткое детство, в котором была разрушенная семья и исключение из школы, для него, обнаруженного кастинг-агентом в бильярдной, началось совсем другое время.
На время этого интервью Рис Майерс сыграл несколько известных ролей, включая небольшую роль в незначительном "A Man of No Importance" с Альбертом Финни, убийца в "Майкле Коллинзе" Нила Джордана, в котором главную роль сыграл Лайэм Нисон, американский ученик средней школы в фильме Тима Хантера "The Maker", влюбленный и отчаянный молодой человек в недооцененной "Гувернантке" с Минни Драйвер и Томом Уилкинсоном, глэм-рокер Брайан Слэйд с Эйваном МакГрегором в "Бархатной Золотой Жиле" Тодда Хейнса, довольно маленькая роль психопатического партизана в "Поездке с дьяволом" Энга Ли и Хирон в "Титусе" Джули Теймор, с Энтони Хопкинсом в главной роли.
Совершенно очевидно, что это - удивительный список режиссеров и проектов для такого молодого актера, к тому же еще не получившего формального актерского образования.
Во время этого интервью Рис Майерс только что закончил играть Стирпайка в мини-сериале "Горменгаст", на тот момент еще не вышедший в США.
Таким образом, это интервью состоялось задолго до "Играй как Бекхэм", "Матч Пойнт" и "Тюдоров". С полной фильмографией JRM вы можете ознакомиться, очевидно, на IMDB.
Я помню этих двух человек на приеме в Клубе Groucho, которые были слегка озадаченны, когда я объяснил им, почему я был там. Возможно, это произошло потому, что на мне была повседневная одежда, а в руках была набитая доверху сумка на длинном ремне, а, может быть, я выглядел соответствующе после своего ночного перелета.
Когда я ждал, я полагал, что в лучшем случае у меня пол-шанса, что Рис Майерс появится, но он примчался буквально несколько минут спустя, выглядя приятно взъерошенным и немного настороженным. На нем была футболка без рукавов, поверх нее черный жакет. Неся собственную сумку, он, вероятно, выглядел, по крайней мере, столь же странствующим, как и я.
В своих примечаниях я позже написал: “Абсолютно искренний. Легко завладевает вниманием. Интервьюировать трудно".
Я отредактировал это в известной степени, но намного меньше, чем мои действительные впечатления в 2000 году.

BD: Первое кино, в котором я увидел Вас, был "The Maker".

JRM: Фильм Тима Хантера. Я думал, что это был действительно хороший сценарий и действительно хороший фильм. Я был действительно рад, что сделал его, потому что я играл американского ребенка, и мне дали неделю для того, чтобы изучить американский акцент. Но это не сработало, к сожалению.
Но то, что является действительно трудным, это не сделать американский акцент, а обладать той энергетикой, которая есть у американцев. Из физические качества, то как они говорят, легкость их тел, их губ, жестов, манеры разговора, когда они говорят. У европейцев все по-другому.
У актеров в Соединенных Штатах есть этот блестящий талант, которого я не вполне достиг и немногие из европейцев смогли. Как [переключается на американский акцент] “Чашку кофе, пожалуйста". Нам в Европе это кажется очень трудным.

BD: Почему Вы так думаете?

JRM: Я не знаю. Может быть американцам покажется очень трудным прибыть сюда и ярко сыграть Шекспира.

BD: Я знаю, что у Вас часто брали интервью о Вашем манкировании школьными занятиями.

JRM: Да.

BD: Вас поэтому исключили?

JRM: Нет. Довольно трудно понять выделяющегося и ничего не имеющего ребенка. В моей жизни отсутствовало очень много вещей и это не позволяло мне учиться. Я был просто задушен бедностью и на тот момент у меня не было никакой надежды изменить эту ситуацию. Я думал, что это стало тем, что изменило оставшуюся часть моей жизни, поэтому мое исключение стало больше страхом перед будущим, страхом перед моей будущей жизнью. Я знаю, что жизнь иногда задает особенные обстоятельства.
Когда ты - ребенок, материальные вещи заставляют Вас чувствовать себя в значительной мере в безопасности. Если у Вас есть только эта обувь или эта игрушка, или тот жакет, Вы чувствуете себя очень лишенным – и я думаю, что в определенном возрасте материальные вещи очень важны для тебя именно в эмоциональном смысле. Для меня эта эмоциональная важность обозначилась как прогуливание занятий.
Послушайте, если бы я был богатым ребенком, и просто бездельничал, хорошо, тогда это - прогул чистой воды. Но прогул, когда это спровоцировано переживаниями – наверное, для этого нужно подобрать другое слово. Я не уверен, какое. Люди хотели бы назвать его прогулом – это выглядит классно: “Он не посещал школу, он, должно быть, шарахался где-то. Его же за это вышибли из школы?"

BD: Что относительно Ваших ровесников, Ваших друзей?

JRM: Будучи ребенком - я был одиночкой и чрезвычайно уродливым ребенком.

BD: Я нахожу, что в это трудно поверить.

JRM: Нет, я был особенно уродливым ребенком. Я был гадким утенком.

BD: Когда это представление о самом себе начало меняться?

JRM: В реальности - никогда. Другие люди могут сказать Вам, на что Вы похожи, но не мне, мне всегда кажется, что я выгляжу уродливым, но есть другие люди, которые видят по-другому, и это очень-очень хорошо.

BD: Когда Вы смотритесь в зеркало, Вы не видите там кого-то, кто хотя бы умеренно привлекателен?

JRM: Нет. Когда я снимался в "Бархатной Золотой жиле", и все находили: “ничего себе, такой красивый мальчик”, меня это очень смущало. Теперь я пытаюсь использовать внешность в своих интересах как можно меньше. Быть актером очень трудно. Вы знаете, когда Вы делаете фильм в течение 11 недель, а потом Вы просто ждете, Вы сидите без дела все время, и я думаю, что это - самая трудная вещь.
Я хотел бы играть, чтобы работа полностью захватила меня, пожалуй, это - единственная вещь, в которой я нуждаюсь.

BD: Это больше походит на духовные стремления, чем профессиональные.

JRM: Да, ну, в общем-то да, я предполагаю, что это так. Я пытаюсь жить своей жизнью, это экстраординарно, это уникально, потому что никакая другая жизнь не смогла бы сохранить ее интеллект, ее понимание жизни, понимание человека. Плюс это - эмоциональная работа. Я использую свои эмоции вместе с физическими качествами большую часть своего времени. Это приходит отсюда [касается своей груди], поэтому, так или иначе - это должно быть духовным. Для определенной группы актеров это - профессиональная работа. Мне понравилось бы думать об этом как о профессиональной работе, я хотел бы быть в состоянии прийти на съемочную площадку, а потом прийти домой вечером и забыть, что я только что был там. Я вполне был бы доволен этим, но я просто не могу.

BD: Когда я готовился к интервью и смотрел кое-что в Интернете, я нашел ваше высказывание о вашем исполнении роли Стирпайка в "Горменгасте": “Есть пространство, в которое Вы можете иногда попасть – и с Вами случается одно или два мгновения во время работы, которую Вы делаете или сценарий, по которому Вы снимаетесь, и тогда мир просто исчезает, и это - небытие, это - пустота, и это фантастически. И это почти похоже на то, что Вас поднимает от земли на несколько дюймов и Вы уже не чувствуете одежду, которую Вы носите и даже себя уже не чувствуете". Вы можете назвать какие-то определенные моменты, связанные с такими ощущениями?

JRM: Нет, не могу. То, что Вы в основном делаете на съемочной площадке становится совершенно естественным. Скажем, Вы - 20-летний парень, и это - Ваша новая работа. Вы делаете действие 20 раз, и Вы постоянно думаете об этом и всегда делаете одну или две ошибки. А затем кто-то спрашивает Вас что-то, или Вам предлагают чашку кофе, и затем o да — запуск, щелчок, и Вы щелкаете, щелкаете, щелкаете, щелкаете – именно так. Это - действие. Это - естественный момент. Обычно актерская игра является технической вещью, Вы должны идти сюда, сделать это, сделать то.
Вы должны быть в состоянии быть сильными как вода и быть в состоянии стать слабыми как вода. Вы должны быть в состоянии и течь, и мчаться, в Вас должна быть стремительность, но в Вас также должно быть и спокойствие и хладнокровие.

BD: Что в Вашей актерской игре привлекло столько известных режиссеров?

JRM: Я предполагаю, что мои физические качества имеют непосредственное отношение к этому. Когда я встретил Энга Ли ["Поездка с дьяволом, 1999], я встретил, предполагаясь для роли, которую сыграл Тоби Магуайр – во мне не было того, что понадобилось ему. И он сказал, что в том как я выгляжу есть что-то "довольно поэтическое". Тодд Хейнс определенно заинтересовался этим для "Бархатной Золотой жилы". Я выгляжу так как я выгляжу. И это и хорошо, и плохо.

BD: Я был впечатлен Вашим потрясающим американским акцентом в "Поездке с дьяволом".

JRM: Я нахожу такую актерскую игру невероятно трудной, и я уверен, что большинство режиссеров, с которыми я работаю, также считают такой процесс очень трудным. И процесс прослушивания между ролями может быть очень разрушительным. Если у вас нет возможности развлекаться, кого это заботит. А вот если вы не можете заработать на кусок хлеба - это повод для беспокойства.

BD: Какие новые проекты у Вас продвигаются?

JRM: "Великолепные Эмберсоны". Это будет очень ярким и очень красивым фильмом.

BD: Расскажите мне немного о Ваших контактах с прессой?

JRM: Вам нужно сделать прессу Вашими друзьями. Иногда я был не в той форме, чтобы давать интервью. Я помню, как дал одно интервью в Англии, и потому что мне было так грустно в то время, интервью вышло невероятно печальным. Я знаю, что пресса определяет, что люди будут думать о Вас, потому что это - то, что они читают – чтобы всегда сохранять прессу новой, всегда сохранять интерес к ней. Я помню, что дал интервью однажды, и я прочитал почти точно такое же интервью несколько месяцев спустя, и я подумал, “Ничего себе я, должно быть, дал те же самые ответы". А я хотел бы сделать его действительно новым и ярким.

BD: А о чем бы Вы хотели поговорить? Что происходит в вашей голове, когда вас об этом не спрашивают?

JRM: У меня на уме всегда есть тысячи вещей.

BD: Я могу рассказать.

JRM: Но будет ли это тем, что, с точки зрения журнала, заинтересует людей? Мне нравится писать, мне нравится играть музыку. К сожалению, у меня нет достаточного количества времени, чтобы заниматься этим, потому что то, что действительно является определяющим в моей жизни, все время - работа, переезды с одного места на другое. Я был в Северном Уэльсе два дня назад, и это - невероятно красивое и вдохновенное место, потому что там живут такие умиротворенные люди. Этот город похож на заброшенный город, и это было таким потрясающе комфортным: бродить по Луна-парку на пляже, когда там никого нет. Они похожи на самые неприятные вещи в мире, но летом они выглядят настолько яркими и романтичными и невероятными. Выставочные территории зимой с дождем, идущим с моря, луна-парк, оживающий летом - теперь все унылое и серое. Это выглядело ужасно, но я нашел определенное умиротворение в этом, потому что там никого не было.

BD: Почему Северный Уэльс?

JRM: Я снимался там. У меня была небольшая роль в очень маленьком фильме с небольшим бюджетом. Очень трудно получить ведущие роли.

BD: Например?

JRM: Было несколько фильмов, в которых я действительно хотел сниматься. Я хотел бы сниматься в фильмах в Америке, потому что они очень умны в Америке. У них есть много денег, чтобы сделать фильмы, и мне приходится преодолевать тот факт, что я - не американец.

BD: Вы также сказали, что Вам нравится писать.

JRM: Я пишу рассказ о русско-японской войне 1904-05 гг. Я хочу написать его так, чтобы с определенным мастерством, сохранить интерес читателей к этому. Со времени, когда я снимался в "The Maker", "Бархатной Золотой жиле" и "Гувернантке", я стал лучшим актером, потому что я изучил определенные уловки и такие же уловки есть и в писательстве. Я не хочу, чтобы мои персонажи рассматривали друг друга как добычу. Это не о животном инстинкте. Они разрушают иллюзию того, как они были воспитаны".

BD: Вы говорили с восхищением о Даниэле Дэе Льюисе и Тосиро Мифунэ. А другие актеры, которыми Вы восхищаетесь? (Дэниел Майкл Блэйк Дэй-Льюис (англ. Daniel Michael Blake Day-Lewis, род. 29 апреля 1957, Лондон, Великобритания) — английский актёр, имеющий ирландское и британское гражданство. Дважды лауреат премии «Оскар» за лучшую мужскую роль. Дэй-Льюис приобрёл всемирную известность благодаря своим ролям, сыгранным в фильмах Джима Шеридана. Тосиро Мифунэ - «самый известный японский актёр в западном мире». За свою жизнь он был удостоен множества наград, включая приз Венецианского кинофестиваля. - прим. пер.)

JRM: Тот, кем я восхищаюсь более чем кем-либо еще в мире, и кто вдохновил меня как актер больше, чем кто-либо другой это - Питер О'Тул. Наблюдение за ним во многом изменило мою собственную актерскую игру. Он - невероятно кинематографичен.

BD: Вы стремитесь играть, подражая ему?

JRM: Нет, я играю так, как это делаю я, но он очень вдохновляет меня. Меня очень вдохновляют также Достоевский или Нижинский. Я могу читать о танце Нижинского, или смотреть на фотографии Нижинского и это очень вдохновляет мою актерскую игру.

BD: Что-нибудь о ранних ярких кинематографических впечатлениях?

JRM: Я помню, когда мне было 9 лет, я думал, что Джонни Депп - невероятно потрясающий. Я был в восторге от него, когда я смотрел "Джамп-стрит, 21" (популярный американский телесериал 1980-х годов. Транслировался по ТВ в США на протяжении 5 сезонов ровно 4 года с апреля 1987 по апрель 1991 года. В 2012 год вышел комедийный боевик "Мачо и ботан", продолжающий сюжет сериала - прим. пер.). В 9 лет я думал, что он - самый классный парень в мире.

BD: Каким оно было ваше первое прослушивание? [Агент убедил JRM прослушаться для фильма 1994 г. "Война пуговиц", но роль он не получил].

JRM: “О, ничего себе - кто-то хочет, чтобы я сделал что-то”. Я думал, что это было для проекта в Голуэе, но затем я узнал, что это был фильм "Warner Brothers", и я подумал тогда: “Нет, такие вещи как эти, никогда не происходят с такими детьми как я”.

BD: Вы хотите славы?

JRM: Я хочу делать свою работу, это самый главный путь к славе. Вероятно, я выбрал неправильный путь. Но мне необходима война с моей неизвестностью СМИ. И в этой войне мне нужен генерал. Но так или иначе, я не хотел бы слишком увлекаться этим.

BD: На экране Вы ярко демонстрируете свою незащищенность. Как Вы это делаете? [Заметьте, что в своем ответе JRM отсылает нас к роли, которую он не так и не получил].

JRM: Для одной роли, в которой они хотели меня видеть им нужен был просто плохой парень, простой плохой парень, в глубине души которого не было особых эмоций. И я сыграл бы такого плохого парня, оставившего все свои эмоции позади. Но это не всегда то, что нужно Голливуду. Не всегда ранимость, прибывающая из твоего характера востребована. И иногда я должен понять это. [Он зажигает сигарету. ]

BD: Я думаю о тех сексуальных сценах в "Гувернантке", где ты выглядел таким ранимым.

JRM: Я ненавижу людей, которые заявляют: “Я не буду сниматься голым". ”Вы что думаете, что в вашем теле есть что-то необычное, чего мы никогда в жизни не видели? Что-то столь фантастичное, что Вы скрываете его?" Я ненавижу эту чушь собачью. Если персонаж должен будет появиться голым, я буду настаивать, чтобы он появился голым. .

BD: Какие роли Вы надеетесь получить?

JRM: Я лучше бы сыграл небольшую роль в хорошем фильме, чем большую роль в плохом. На все фильмы, на которые я прослушивался им нужен был парень старшего возраста. Я хотел бы сняться в "Падении "Черного ястреба Ридли Скотта («Падение „Чёрного ястреба“» (англ. Black Hawk Down) — историческая военная драма, основанная на реальных событиях сражения в Могадишо (1993). Снята по одноимённой книге Марка Боудена (1999 - прим. пер.) Но я - дерьмо в тех фильмах, которые я делаю. Возможно я думал бы по-другому, если бы я сделал фильм, который стал бы великим хитом, фильмом куда все идут со словами "Вааау".

BD: Есть ли кто-то на кого идут со словами "Ничего себе!"

JRM: Хейли Джоэл Осмент (Хэйли Джоэл Осмент (Haley Joel Osment; род. 10 апреля 1988 год, Лос-Анджелес, США) — американский актёр. Номинирован на "Оскара" за лучшую мужскую роль второго плана в фильме "Искусственный разум". - прим. пер.) А ему только 11 лет.

BD: Интересуетесь ли Вы работой на театральных подмостках?

JRM: Я предпочитаю фильмы. Мне нравится делать фильмы. Возможно это - мое эго. Далее я бы снимался в более конкурентоспособных фильмах, которые приносят хорошие деньги - как символ положения в обществе в пределах этого бизнеса.

BD: Вы росли религиозным?

JRM: Я действительно был католиком в течение довольно долгого времени, и я действительно любил Бога, но затем я взял паузу, когда другие вещи начали становиться для меня более важными. Когда мне было 10 и 11 лет, я раньше молился и молился, моля Бога чтобы он изменил мою жизнь. Теперь я уже так не молюсь. Есть ли у меня религия? Я не сказал бы, что у меня какое-то особое отношение к религии. Я имею в виду, что нет, во мне нет религии, но я много думаю о религии. Во мне есть вера. Мне нужна такая вера, которая есть в Вас. Мне очень трудно верить в себя, поэтому как у меня может быть вера в фундаментальный образ мыслей? Мне трудно верить в себя, потому что я постоянно нахожусь в борьбе с самим собой. Если бы я был действительно религиозным, то я бы сказал: "Если Вы верите - Вы будете чувствовать себя лучше".
Я действительно хотел бы сыграть Иисуса [он смеется] – “Давайте, римские парни, прибейте меня!".

BD: Я хотел бы видеть, как Вы сыграете Иисуса.

JRM: В моем представлении он был таким красивым, страдающим человеком с длинными красиво струящимися волосами, падающими по его плечам. В нем есть что-то, что заставляет меня думать, что этот человек сделал это для меня – и это - власть распятия и Христианства, которое я предполагаю. Идея заключается в том, что он умер за меня и никого больше, даже Вашего соседа, даже Вашу сестру, даже того парня, который получил работу перед мной. Это - то, что я так или иначе думал об этом, когда был ребенком.
Я хотел бы быть неприступным. Я хотел бы не иметь никаких искушений. Я хотел бы ничего не желать, но в действительности я желаю всего.

BD: Вы много путешествуете много, снимаетесь в фильмах в различных места. Вам это нравится?

JRM: Приключение. Несомненно, чистой воды - приключение. Я далеко от дома, и в любой момент со мной может что-нибудь произойти. Мне бы понравилось быть украденным или похищенным и содержаться где-нибудь в качестве заложника. Я хотел бы быть исследователем, но в некотором смысле - режиссеры и актеры и есть исследователи мира, они исследует внутренний мир, внутреннюю Вселенную человека.

BD: Вы обзавелись друзьями в этих путешествиях в мире фильмов?

JRM: У Меня нет друзей. У меня есть подруга. Друзей в кинобизнесе у меня не было никогда, потому что я никогда не был составной частью тех кругов, где вращаются знаменитости. Самая забавная вещь состоит в том, что, когда люди становятся известными, они начинают общаться только с такими же с знаменитостями. Я хотел общаться с известными людьми, но это никогда не было моей целью.

BD: Что Вы делаете, чтобы расслабиться?

JRM: Расслабиться с помощью выпивки - это довольно скучно. Я никогда не получал от этого такого удовлетворения. Пьянство крадет твою божественную сущность. Любая выпивка и любые наркотики крадет твою божественную природу. Не они кормят Вас, не они утоляют Вашу жажду. Так что то, что мне действительно нравится - это играть. Актерская игра, дает вам ощутить божий дар, существующий в вас.

Перечитывая свои материалы, я поражен тем, как часто Рис Майерс не соглашался со мной, отвечая "нет", "не так" и т. д. И еще я поражен его двойственным отношением к своей внешности, к перспективе славы, к Богу, и даже к проблеме пьянства.
После интервью мы недолго побродили за углом Old Compton Street в сердце веселого Лондона. Столь нервный и стремительный, каким он показался мне, когда прибыл в Клуб Groucho, теперь он казался мне счастливым от возможности просто прогуляться по улицам несколько минут. Когда мы прошли мимо окон довольно заполненного кафе, я отметил горстку пристальных взглядов – действительно ли это была возникающая слава актера, или просто случайные взгляды?
Если он и заметил пристальные взгляды, он сделал вид, что ничего не заметил.
“Насколько Вы значительный человек?”, - спросил он меня. “Мне жаль, что я не был особо значимым мальчиком.”
Когда мы остановились, чтобы восхититься некоторой одеждой Элвиса в витрине – футболки, нижнее белье – я спросил его, могу ли я сделать быстренько его фотографию. Он был счастлив сделать это, но сначала хотел удостовериться, что я не планировал опубликовать фото (обещание, которое я теперь нарушаю 12 лет спустя). Конечно же, в 2005 он сыграл главную роль в созданном для ТВ сериале "Элвис", за который он получил Золотой глобус. Спустя несколько мгновений после этой фотографии, он поцеловал меня в щеку посередине улицы и мы пошли каждый своей дорогой.
Я провел замечательные выходные в Лондоне. Я остался в отеле на Монтегю-Стрит, посетил авангардистскую выставку на складских площадях на другом берегу Темзы, встретился с местным политиком, сопроводил Мэтью Боерна в The Car Man следующей ночью и использовав свое знакомство с Бобби Зэремом, встретился с выдающимся танцором Уиллом Кемпом, попозже пропустил несколько пинт в соседнем пабе и даже посетил потрясающее пение гимнов в Вестминстерском аббатстве. Но самым главным впечатлением было, конечно, интервью.
Мои наилучшие пожелания Джонатану Рис Майерсу, сейчас, когда он совершает свою головокружительную карьеру.
Bill Dawers.


An interview with actor Jonathan Rhys Meyers from 2000, unpublished until now
By bill dawers On December 31, 2012 · in Arts & Culture


In the late 1990s, I was doing a fair bit of work – mostly unpaid – for now-defunct Savannah-based Contents Magazine. It was an extraordinary publication in many respects, with an edgy mix of articles, interviews, fashion, and photos. Tapping into the skills of a variety of artists, writers and talented SCAD student designers, publisher Joseph Alfieris managed to produce a magazine that, at its best, was both slick and substantive in its quest for the new and the beautiful.
Given the magazine’s mission, it seemed a no-brainer to me to run an interview and photo spread with actor Jonathan Rhys Meyers. He wasn’t yet on the radar screen of most American media consumers in 2000, but he seemed destined to be.

When I reached Rhys Meyers’ publicist, she told me that the young Irish actor was in the U.S. at the time, so a phone interview would be easy to set up. But he never called me back, and the publicist – I have long forgotten her name – was obviously irritated when she found out that he had returned to the U.K. without contacting me. At some point, the actor’s friend Christopher Croft joined the conversation, and it became clear that Rhys Meyers just really didn’t want to do a phone interview – but would be willing to talk to me in person.

So I got an early sense of a certain guardedness and fragility – traits that seemed wildly different from JRM’s vigorous, breathtaking on-screen turns. So I proposed to Joseph that I would do the interview in London if I could simply get reimbursed for the flight there and back. Amazingly, the trip worked out, and about a week later – in early December of 2000 – I took an overnight flight to Heathrow and met up with Rhys Meyers late the next morning at The Groucho Club.

But things were a little unpredictable in the Contents office and the magazine was never published on a strict schedule; my interview never ran. We had even had some gorgeous photos taken in London.

Recently, that unpublished interview with Jonathan Rhys Meyers has come up, so I decided to locate the handwritten transcript of our long conversation on that chilly day in London.

Jonathan Rhys Meyers was just 23 when this interview was conducted, but he had already led a remarkable life. After a tough childhood that included a fractured family and permanent expulsion from school, Rhys Meyers had improbably ended up in the movies after being spotted at a pool hall by a casting agent. (There’s more background on his IMDB page.)

At the time of this interview, Rhys Meyers had landed some notable roles, including a small part in A Man of No Importance with Albert Finney, the assassin in Neil Jordan’s Michael Collins starring Liam Neeson, an American high school student in Tim Hunter’s The Maker, a passionate and desperate young man in the underrated The Governess with Minnie Driver and Tom Wilkinson, glam rocker Brian Slade alongside Ewan McGregor in Todd Haynes’ Velvet Goldmine, a fairly small role as a psychopathic guerilla in Ang Lee’s Ride with the Devil, and as Chiron in Julie Taymor’s Titus, starring Anthony Hopkins.

That’s obviously an amazing list of directors and projects for such a young actor, especially one without any formal training.

At the time of this interview, Rhys Meyers had just finished playing Steerpike in the mini-series Gormenghast, but it had not aired in the States yet.

So this interview is long before Bend It Like Beckham, Match Point, and The Tudors. JRM’s full filmography is obviously on IMDB.

I remember the two folks at reception at The Groucho Club being a little taken aback when I told them why I was there. Maybe it was the fact that I wore casual clothes and carried a stuffed over-the-shoulder bag — or maybe that I just looked sketchier than usual after my overnight flight.

As I waited, I figured there was at best half a chance that Rhys Meyers would show, but he breezed in a few minutes later, looking pleasantly disheveled and a little wary, wearing a black jacket over a sleeveless t-shirt. Carrying a bag of his own, he likely looked at least as itinerant as I did.

In my notes, I later wrote: “Totally genuine. Easy to engage, hard to interview.”

I’ve edited this to a degree, but far less than I did back in 2000. It’s a blog post now, after all, not a magazine piece. And it’s long — no reason to edit for space — so I’m breaking it into three pages. As a result, it doesn’t have the same flow that a magazine edit would have.

**************************************

BD: The first movie I saw you in was The Maker.

JRM: Tim Hunter’s movie. I thought it was a really good sсript and was going to be a really good movie. I was really glad I did it because I was playing an American kid, and I was given maybe a week to learn an American accent. But it didn’t work unfortunately.

What’s difficult is not doing the American accent but doing the physicality that Americans have – a physicality with the way that they speak, an easiness with their bodies and their lips when they’re speaking that’s not the same with Europeans. Americans are comfortable when they do something.

Actors in the United States have this brilliant talent I can’t quite get my hands on – and not many Europeans can. Like [switching to an American accent] “get me a cup of coffee”. We find this very hard in Europe.

BD: Why do you think that is?

JRM: I don’t know. Americans can find it very difficult to come here and do intense Shakespeare.

BD: I know you’ve been interviewed a lot about your youthful truancy –

JRM: Yes –

BD: Was it simply truancy that got you expelled?

JRM: No. What’s very difficult to understand as a child is sharing and not having. Not having a lot of things, I couldn’t learn, I couldn’t listen. I was so smothered by poverty and at that point there was no hope of being any other way either. I thought that this was what I would do for the rest of my life, so my truancy was fear more than anything else, fear of the future, fear of living. I know people that are given life, but they’re given life with special circumstances.

As a kid, material things make you feel very safe. If you don’t just have these shoes or this toy or that jacket, you feel very deprived – and I think material things have a huge emotional importance at a certain age. For me that emotional importances was seen as truancy.

Listen, if I’d been a rich kid and I was just fucking around, well that’s pure truancy. But truancy when it’s sparked by an emotion – there must be another word for it. I’m not sure what it is. People would like to call it tuancy – it looks cool: “He wasn’t in school, he must have been fucking. He was kicked out of school, isn’t he hot?”

BD: What about your peers, your friends?

JRM: I was a loner as a child and I was a particularly ugly child.

BD: I find that hard to believe.

JRM: No, I was a particularly ugly child. I was sort of the ugly duckling. There was something about the way that I looked that was slightly off. It made people not like me as much.

BD: When did that image of yourself begin to change?

JRM: It never has really. Other people can tell you what you look like, but no, I always think I look ugly, but there are other people who see differently and that’s very well and good.

BD: When you look in the mirror, you don’t see someone who’s even moderately attractive?

JRM: Not really. When I was in Velvet Goldmine and everyone was like “wow, such a beautiful boy”, I became self-conscious about it. Now I try to take advantage of it as little as possible. The whole thing about acting is keeping your interest all the time. I find it very difficult. You know, when you’re doing a film for 11 weeks, you’re just waiting, you’re sitting around all the time, and I think that’s the most difficult thing.

I’d like acting to completely cover me so that it’s the only thing that I need. But because of living, because of things that I need in my life as well — I ‘d love to eliminate every other want and desire. It would be very difficult to achieve.

BD: It sounds more like a spiritual quest than a professional one.

JRM: Yeah, well, I suppose it is. I’m trying to live a life that’s extraordinary, that’s unique in a way that no other life has been and to retain the intelligence of it, and the understanding of living, the understanding of humanity. Plus it’s an emotional job. I’m using my emotion most of the time in conjunction with my physicality. It’s coming from in here [touching his chest], so it must be spiritual in some way or another. For some section of actors, it’s a professional job. I’d love be able to think of it as a professional job, I’d love to be able to go into the set and come home in the evening and forget I was ever there. I’d quite like that, I just can’t.

Click here to continue reading.


BD: When I was preparing for this and looking at things on the internet, I found something you said about acting in a piece about playing Steerpike in Gormenghast:
“There is a space that you can get into sometimes – and you get one or two moments during a job that you do or a sсript that you do, where the world just disappears and it is nothingness and it is emptiness and it is fantastic. And it is almost like you are elevated off the ground a couple of inches, and you can’t feel the clothes you are wearing, you can’t even feel yourself.” Can you relate any specific moments like that?

JRM: No I can’t. What it basically is is you’re doing something so much at the point in the day it becomes natural. Say you’re a 20 year old boy and it’s your new job right and you’re punching this code into the computer and you do it 20 times and you’re constantly thinking about it and always making one or two mistakes. And then somebody asks you something or you’re having a cup of coffee, and then o yeah, — click, click, click, click, click – that’s it. That’s done. That’s a natural moment. Usually acting is a technical thing, you’ve got to walk here, do this, do that.

Those natural moments are very few and far between.

You have to be able to be strong like water and be able to be weak like water. You’ve got to be able to flow, rush, you’ve got to have rapids, but you also have to have the calm and cool.

BD: What is it about your acting that has drawn so many top directors?

JRM: I suppose physicality has a lot to do with it. When I met Ang Lee [for 1999's Ride with the Devil], I met him for the part that Toby Maguire played – I didn’t have what he was after. You to be an Everyman and he says there’s something “quite poetic” about the way I look. Todd Haynes was definitely interested in that for the Velvet Goldmine. I look the way I look, but nobody looks the way I look, and that’s good and bad. It would probably be a hell of a lot more fun and easier, and get more girls I suppose, if I looked more like a generic mutation of something that’s already there. When you look like nothing else, they have to really get to love you.

BD: I was impressed with your broad American accent in Ride with the Devil.

JRM: I find acting incredibly difficult and I’m sure most of the directors I work with find directing a difficult process, and to have to do the auditioning process between roles can be very damaging and you have so much time taken up with that.

If entertainment doesn’t happen, who cares? If bread doesn’t happen, everybody cares.

BD: What new projects do you have going?

JRM: The Magnificent Ambersons. It’s going to be very vibrant and very beautiful.

BD: Tell me a little about dealing with the press?

JRM: You have to. You have to make the press your friends. Sometimes I wasn’t in the proper vein to do interviews. I remember I did one interview in England, and because I was so sad at the time, the interview came out incredibly sad. I know that press determines what people think of you because this what they read – to always keep it fresh, always keep it interesting. I remember I did an interview once and I read almost exactly the same interview a few months later, and I thought, “Wow I must have given the same answers.” I’d like to make it really new and vibrant.

BD: So what would you like to talk about? What’s on your mind that you’re never asked about?

JRM: There are always thousands of things on my mind.

BD: I can tell.

JRM: But whether they’re things that will interest people from the point of view of a magazine is different. I like to write, I like to play music. Unfortunately I don’t have a lot of time to do them because what’s really in my life is work, all the time, traveling from one place to another. I was in North Wales two days ago and it’s an incredibly beautiful and inspirational place because the people are so quiet. This town is like a ghost town, and it was a great comfort to hang around the amusement park on the beach when there’s nobody there. They look like the ugliest things in the world, but in the summer they look so bright and romantic and fabulous. Fairgrounds in the winter with all the rain coming in from the sea – to see the amusement park which is usually alive now all dull and gray. It looked awful, but I found a certain peace in it because there was no one there.

BD: Why North Wales?

JRM: I was shooting there. I had a very small part in a very small low budget film. It’s very difficult to get lead roles.

BD: Like which ones?

JRM: There were a couple of films that I really wanted to do. I’d love to make films in America, because they’re very clever in America. They have a lot of money to make films, so I have to overcome not being an American first of all. Matt, Leo . . .

BD: You also said you like to write -

JRM: I’m writing a short story 1904-05 Russo Japanese War.I want to articulate it in a way that keeps people interested – because there’s a way, there’s a method. In the time I did The Maker, Velvet Goldmine, and The Governess, I’ve become a better actor because I’ve learned tricks and there are tricks with writing. I don’t want the characters to see each other as prey. It’s not about animal instinct. They shatter the illusion of what they’ve been brought up with.

BD: You’ve talked about admiring Daniel Day Lewis and Toshiro Mifune — other actors you admire?

JRM: The one I admire more than anyone else in the world – and who has inspired mas as actor more than any other — is Peter O’Toole. From watching him I’ve learned a lot about my own performance. He was incredibly cinematic.

BD: Do you aspire to do things they way he does them?

JRM: No, I do things the way that I do them, and he’s very inspiring. But I get inspired by Dostoevsky too, or Nijinsky. I can read about Nijinsky dancing, or look at photographs of Nijinsky, and be inspired to act.

BD: Any particularly early moviegoing experiences that stand out?

JRM: No. I remember when I was 9 years old I thought that Johnny Depp was incredibly cool and that was when I was watching 21 Jumpstreet. At 9 years old, I thought that he was the coolest guy in the world.

BD: What was it like being asked to audition the first time? [An agent convinced JRM to audition for the 1994 film War of the Buttons, but he was not cast.]

JRM: “Oh wow somebody wants me to do something.” I thought it was for a play that was going on in Galway, and then I found out that it was a film with Warner Brothers, and I’m like, “No, things like this never happen to kids like me.”

BD: Do you want fame?

JRM: I want to do a performance that’s extraordinary as a route to fame. Maybe that’s the wrong way to go about it. I need a media war on anonymity. I need a general.

I wouldn’t like to get into it too much anyway.

BD: You have a remarkable vulnerability on screen – how do you make those tough characters vulnerable? [Note that in his response JRM refers to a role he didn't get.]

JRM: For one role, what they wanted was a plain bad guy, not a bad guy who is at heart emotional. I would have played a bad guy who would have had all these emtions behind him. That’s not always what Hollywood wants. They don’t always want the vulnerability to come from the character – sometimes I have to understand that. [He lights a cigarette.]

BD: I’m thinking about those vulnerable sex scenes in The Governess.

JRM: I hate people who go “I won’t go naked.” You think there’s something so special abut your body that we can’t see it? What is so fantastic that you’re hiding? I hate that shite. If a character needs to naked, I’ll insist that he be naked.

BD: What kind of roles do you hope to get from here?

JRM: I’d rather be a small part in a good film than a big part in a bad one. All the films I’ve looked at they want older boys. I wanted to do Ridley Scott’s Blackhawk Down. Holden Caulfield.

But I’m shit in the movies I make. Maybe I’d think different if I made a film that was a huge hit, a performance where everyone goes wow.

BD: Is there ever a performance where everyone goes wow?

JRM: Haley Joel Osment did it, and he’s only 11.
.......

BD: Are you interested in stage work?

JRM: I prefer movies. I like making films. Maybe it’s an ego thing.

The further I’ve gone making films the more competitive it gets – money is the status symbol within the industry.

BD: Were you religious growing up?

JRM: I was Catholic for a really long time, and I really loved God and then I stopped when other things started to become more important, like girls. When I was 10 and 11 years old, I used to sit there praying, praying for change. And now I don’t pray as much. Do I have a religion? I wouldn’t say I have a particular religion. That’s a really easy way of getting out of the question. I mean, no, I don’t have a religion but I think about religion a lot. Religion is about belief. I want that kind of belief you have in yourself. I find it very hard to believe in myself, so how can I have a belief in a fundamental way of thinking? I find it hard to believe in myself because I’m constantly in a fight. If I were truly religious I’d be like, “No, you take the part if it makes you feel better.”

I’d really like to play Jesus [he laughs] – “Come on Roman boy, nail me.”

BD: I could see you playing Jesus.

JRM: In my mind, he was this beautiful suffering man with this long beautiful drooping hair falling down over his shoulders – there was just something so giving about him that made me think that this person has done this for me – and that’s the power of the crucifix and Christianity I suppose. The idea that he died for me and no one else, not even your neighbor, not even your sister, not even that guy that got the job ahead of you. That’s what I thought as a kid anyway.

I’d love to be impregnable. I’d love to have no temptation. I’d love to desire nothing, but I do desire everything.

I want to be there for the right reasons, but the right reasons aren’t necessarily the ones that make money.

BD: You travel a lot, film in a lot of different locations. You like it?

JRM: The adventure. Sure, pure adventure. I’m far away from home and anything can happen to me at any time. I’d love be stolen and kidnapped and held hostage somewhere. I’d love to have been an explorere, but in some sense that’s what filmmakers are, this is what actors and directors are — the world’s explorers, exploring the internal thing, the internal universe.

BD: Are you making friends in these travels in the film world?

JRM: I don’t have any friends. I have a girlfriend. I’ve never had friends in the film industry because I’ve never been part of those celebrity circles. The funniest thing is that when people become famous they only hang out with famous people. I’ve wanted to hang out with famous people, but it’s never been my trip – I’d like for my trip to be wow and huge parties and I’d be dressed by some designers. That would be fabulous. I’d like that, but it’s just never been my trip.

BD: What do you do to relax?

JRM: This is as relaxed as I get. It gets boring sitting around boozing, and I’ve never been into that sort of gratification. It’s sort of like stealing divinity, don’t you think? Any sort of drinking or taking drugs is stealing divinty because it’s reaching enlightenment. But they don’t nourish you, they don’t feed you, they don’t quench your thirst. That’s what I like about acting. Acting is as close as you can get to divinity.

**************************************

Reading back over this now, I’m struck by how often Rhys Meyers disagreed with my questions – “no”, “not really”, and so forth. And I’m struck by his pervasive ambivalence – about his looks, about the prospect of fame, about God, even about intoxication.

After the interview, we briefly wandered around the corner onto Old Compton Street, in the heart of gay London. As nervous and rushed as Jonathan seemed when he arrived at The Groucho Club, he now seemed happy just to hang out for a few minutes. As we walked by the window of a fairly busy café, I noted a handful of stares – was it the actor’s nascent fame, or just his arresting look?

If he noticed the stares, he didn’t let on.

“How tall are you?” he asked me. “I wish I were a tall boy.”


Jonathan Rhys Meyers, London, December 2000
When we stopped to admire some Elvis clothes in a storefront – t-shirts, underwear – I asked him if I could take a quick photo. He was happy to do so, but first wanted to make sure that I didn’t plan to publish it (a promise I am now breaking 12 years later). Of course, in 2005 he starred in the made-for-TV Elvis, for which he won a Golden Globe.
A couple of moments after this photo, he gave me a kiss on the cheek in the middle of the street and we went our separate ways.

I ended up having a remarkable weekend in London from there. I stayed at a hostel on Montague Street, attended an avant garde performance that night in a warehouse space on the other side of the Thames after a visit to the Tate Modern, met up with a local politician, attended Matthew Bourne’s The Car Man the next night at The Old Vic and used my Bobby Zarem connection to meet up with lead dancer Will Kemp and much of the rest of the cast for a few pints at a nearby pub afterward, and even attended a lovely service of carols at Westminster Abbey. But the highlight was the interview, of course.

My best to Jonathan Rhys Meyers as he continues to craft his extraordinary career.